Как должна быть реализована инновационная экосистема в масштабах страны?
Почему ученые далеко не всегда могут коммерциализировать свои разработки?
Что является камнем преткновения для развития российских стартапов?
Об инновациях
У «Сколково» очень высокие требования к инновационности проектов. Это связано с нашими стратегическими целями. В критерии отбора проектов мы заложили обязательное технологически-научное наполнение, причем оно должно быть уникальным не только для России, но и для мира. Это трудновыполнимое условие, которое ограничивает наш рост и в то же время повышает шансы на международную коммерциализацию.
Если бы Марк Цукерберг пришел в «Сколково» в момент создания Facebook, скорее всего, он не смог бы стать нашим резидентом. Для нас важны наукоемкость и уникальность — это должен быть новый API. Мы не поддерживаем маркетинговые проекты, а в Facebook была именно отличная маркетинговая идея. Сама технология была к тому времени известна. Мы же ищем компании, которые разрабатывают технологические инновации с нуля.
Есть несколько отраслей российской экономики, которые можно назвать инновационными. Это химическая и сталелитейная промышленность, где относительно недавно произошла повсеместная замена оборудования на предприятиях, тестируются новые подходы к производству. Также есть направления, не требующие больших CAPEX, где идеи достаточно быстро трансформируются во внедрения: финтех, CyberSec. Это тоже относится к инновационной экономике.
Еще один пример, демонстрирующий инновационность, — масштаб российской телеком-инфраструктуры. Доступность интернета, скорость каналов и низкая стоимость телеком-услуг — по этим показателям мы входим в пятерку самых продвинутых стран мира. В целом отрасли нашей экономики используют инновации, но есть неравномерность по отраслевым сегментам.
«Сколково» не занимается военными технологиями, при этом сегодня практически любую разработку можно переформатировать для этих целей. Новые материалы, цифровые двойники, кибербезопасность, AR и VR — всё может стать технологией двойного назначения. И это значимый драйвер для роста инновационности, в последнее время мы видим, как он срабатывает: военные вкладываются в подобные разработки, но за рамками «Сколково».
Кроме того, есть нишевой сегмент business-to-science. К нему относится, например, наш стартап «Национальный БиоСервис». Компания производит тканевые микрочипы, с помощью которых можно эффективнее вести разработку лекарственных средств. Среди его клиентов — крупнейшие фармацевтические компании. «Национальный БиоСервис» получил звание лучшего экспортера РФ в своей категории на прошедшем Петербургском международном экономическом форуме.
40% сделок в технологическом сегменте венчурного рынка закрываются с участием стартапов Фонда «Сколково».
Об экосистеме
Эталонная инновационная экосистема подразумевает сотрудничество с министерством образования и науки. Ни один институт развития не сможет работать без достаточного количества лидов — проектов на ранних стадиях. И задача государства — поддерживать такие фундаментальные и прикладные исследования. Например, National Institute of Health в США ежегодно тратит более $23 млрд государственных средств на разработку лекарств. Наше Минобрнауки тоже движется в правильном направлении, стимулирует вузы создавать МИП — малые инновационные предприятия.
Первый этап построения инновационной экосистемы в свое время правильно реализовал Китай. Последние 15 лет государство принимало серьезные меры по возвращению своих ученых из заграницы. Им предоставили лаборатории и дали финансирование для ведения исследований. В результате из европейских и американских университетов вернулось множество китайских ученых. В «Сколково» также есть определенный поток ученых-репатриантов. Мы периодически консультируем представителей регионов и даже других стран по поводу того, как можно создать инновационную экосистему. И первое, что проверяем, — есть ли у них научная база или возможность быстро ее сформировать.
Второй этап — создание институтов, помогающих стартапам преодолеть «долину смерти». Как правило, инвесторы не вкладываются в разработки на начальных стадиях, поэтому необходимы институты развития, такие как Фонд «Сколково». Наукоемкие исследования подразумевают использование дорогостоящего лабораторного оборудования и расходных материалов. К тому же некоторые специалисты стоят очень дорого — например, data scientist в биоинформатике в жутком дефиците. И даже в России начинающие ученые могут зарабатывать десятки тысяч долларов в год.
Третий — это привлечение венчурных инвестиций. Здесь есть нюансы. Бизнес-ангел готов будет вложиться в наукоемкий проект, если разбирается в этом направлении. Иначе для инвестора он превращается в рулетку. Мы понимаем эту проблему и пристально следим за происходящим: в нашей стране есть ассоциации бизнес-ангелов, они много говорят, но пока мало инвестируют. Есть заметное число инвесторов, которые вкладываются в проекты, но при этом не входят ни в какие ассоциации и стараются не светиться на публике. Чаще всего это хорошо зарабатывающие менеджеры или предприниматели, которые инвестируют в близкие им технологические проекты.
Важный элемент экосистемы — доступность инвестиций. Российский венчурный рынок пока очень мал. По разным оценкам, его годовой объем составляет от 250 до 350 млн долл., что на порядок меньше, чем в США. 40% сделок в технологическом сегменте венчурного рынка закрываются с участием стартапов Фонда «Сколково», но это капля в море. Особенно страдают сегмент посевных инвестиций и венчур ранних стадий. Небольшой объем рынка в России обусловлен историческими причинами и малым количеством потенциальных «экзит»-стратегий («выходов» из инвестиций).
В последние два года мы наблюдаем позитивный тренд: крупные корпорации начинают работать со стартапами и инвестировать в разработки — возникает институциональный подход к внедрению инноваций.
Ученые, придумавшие стартап, часто думают, что с такой простой вещью, как бизнес, они легко справятся. Они занимаются всем и сразу, при этом им намного интереснее проводить исследования, нежели строить свое дело.
Об ученых и предпринимателях
Ученые зачастую не могут коммерциализировать свои разработки, и это мировая, а не только российская проблема. Есть несколько западных университетов, где подобная работа ведется успешно: MIT, Stanford, Caltech. Но говорить о сверхприбыли не приходится. Например, у Южно-Калифорнийского университета доход от продажи патентов или лицензий технологических разработок составляет менее 10% от общего бюджета.
В российских вузах долгое время не была институционализирована система патентной защиты и коммерциализации разработок. Как выглядит патентный отдел, или Technology Transfer Offices, в зарубежных университетах? Это 5–8 патентных юристов и 3–4 менеджера — вполне компактная структура. Но отечественные вузы начали создавать подобные отделы лишь несколько лет назад. У нас в стране уже есть хорошие патентные лойеры, но становление системы идет очень медленно. Первая причина: у ректоров вузов нет желания проводить соответствующие преобразования. Вторая: недостаточно четко прописаны правила организации МИП, которые должны выступать связующим звеном между наукой и производством. Третья причина лежит в области психологии. Ученые, придумавшие стартап, часто думают, что с такой простой вещью, как бизнес, они легко справятся. Они занимаются всем и сразу, при этом им намного интереснее проводить исследования, нежели строить свое дело. В итоге их амбиции удовлетворяются парой статей в авторитетных научных журналах, а разработка начинает тухнуть. Ученый может стать хорошим бизнесменом, но это большая редкость.
Для решения этой проблемы мы создали инкубационную программу. Идея в том, чтобы помочь наладить взаимодействие между предпринимателями и стартапами / командами ученых. Мы доносим до ученых мысль, что у них элементарно не будет времени развивать проект как бизнес до момента, когда он начнет приносить прибыль. Продуктивнее работать в тандеме с предпринимателями, отдавая им долю в стартапе.
Бизнесменов, способных продвигать инновации, тоже очень мало. Необходимо погружаться в детали разработок. Предприниматели хорошо понимают, как выстроить продажи или организовать ритейловую сеть, но работа с наукоемкими технологиями зачастую является для них «слепой зоной».
В Китае и Индии возникает множество стартапов, в основе которых не лежат какие-либо впечатляющие технологии. Это маркетинговые пустышки. Но такой подход выигрывает просто за счет масштабности — огромного количества стартапов в стране. Поэтому у них чаще появляются единороги.
О регионах
Фонд «Сколково» уже восемь лет проводит Open Innovations Startup Tour, и это мероприятие —хороший индикатор того, как изменилась работа с инновациями в регионах.
Во-первых, трансформировался сам Startup Tour. Поначалу это было классическое роуд-шоу Фонда. Затем мы стали искать лиды в регионах, и в первые годы их качество вызывало много вопросов. Поэтому мы добавили в тур образовательные блоки и троллинг-сессии, на которых инвесторы анализируют стартапы, обращая внимание на их слабые места. Сейчас мы также выстраиваем связи между стартапами, находящимися на финальных стадиях разработки своих продуктов, и компаниями в регионах. Например, проводим питч-сессии стартапов «Сколково», приглашая на них представителей потенциальных заказчиков из региона, где проходит очередной этап тура.
Во-вторых, из года в год растет качество стартаперской тусовки в регионах. Но этот рост не равномерен и сильно зависит от наличия развитой научной базы и поддержки местных властей в части коммерциализации разработок. С научной точки зрения лидируют Екатеринбург, Новосибирск, Пермь и Томск. Поддержка властей сильно заметна в Калининграде и Якутске. Сейчас многие губернаторы понимают, что развитие инновационных технологий отчасти решает проблему оттока населения. Более того, они делают ставку на приток квалифицированных кадров.
О стартапах
Благодаря научной базе наши стартапы сильны в математике, ИТ и телекоме. Есть разработки в сфере медицины — потенциальные лекарства-блокбастеры от неизлечимых болезней. Много проектов, связанных с технологиями искусственного интеллекта и компьютерного зрения.
В стартап-тусовке гигантский кадровый голод. Это отчасти связано с демографическим провалом 1990‑х годов, отчасти — со стремительным ростом самих стартапов: система просто не успевает готовить нужных специалистов.
В нашей инновационной среде присутствует дисбаланс, уходящий корнями еще в советский период, — очень хороший технологический задел и слабая предпринимательская культура. Через 20–30 лет она сформируется, и наши дети и внуки будут чувствовать себя в предпринимательской деятельности как рыба в воде.
Для отечественных стартапов характерна боязнь выхода на рынок — как на внутренний, так и на международный. Они зачастую опасаются покинуть зону комфорта. При этом в мировой инновационной практике встречается другая крайность. Например, в Китае и Индии возникает множество стартапов, в основе которых не лежат какие-либо впечатляющие технологии. Это маркетинговые пустышки. Но такой подход выигрывает просто за счет масштабности — огромного количества стартапов в стране. Поэтому у них чаще появляются единороги. Нам нужно искать золотую середину между этими двумя полюсами.